Боишься - не говори, сказал - не бойся. (с)
Воспоминание из детства. Не знаю, развлекались ли так другие в том возрасте, но лет до 12-ти мне очень нравилось разбирать насекомых по частям. Отрывать мухам и бабочкам лапки и крылья по одной, выдавливать содержимое пузика и смотреть, что будет, как они будут двигаться. Как поступят. Мне это казалось смешным и увлекательным. Тараканов иногда разбирала, но они вызывали у меня отвращение. А вот с бабочками - я не могла просто сидеть и любоваться ей. И уж тем более не могла отпустить на волю. Сначала, конечно, любовалась, но потом искушение достигало предела, у меня прямо руки чесались.
А потом это прошло. Видимо, у меня сформировался механизм жалости и сострадания. Несколько лет назад мне пришлось убить осу, и я, разрезав ее, увязшую в меде, пополам, с ужасом и болью обнаружила, что она не умирает, а только барахтается. Добила, и потом было гадкое чувство. Один раз пришлось рыбу живую убить. Мне было так жаль ее, молоток в руках дрожал, и я не могла всадить в живое существо нож. Типа, молотком было легче, ага.
Сейчас я чувствую чужую боль почти физически в своем теле, меня прямо передергивает.
А потом это прошло. Видимо, у меня сформировался механизм жалости и сострадания. Несколько лет назад мне пришлось убить осу, и я, разрезав ее, увязшую в меде, пополам, с ужасом и болью обнаружила, что она не умирает, а только барахтается. Добила, и потом было гадкое чувство. Один раз пришлось рыбу живую убить. Мне было так жаль ее, молоток в руках дрожал, и я не могла всадить в живое существо нож. Типа, молотком было легче, ага.
Сейчас я чувствую чужую боль почти физически в своем теле, меня прямо передергивает.